В ночь на 22 июня посла СССР в Германии Деканозова вызвали к министру иностранных дел Германии Риббентропу, переведчик которого, Эрик Зоммер, и стал человеком, устами которого Германия по-русски объявила войну СССР.
Был зачитан вслух меморандум германского правительства, с множеством пограничных инцидентов, нарушений пограничных зон, воздушных и наземных, и так далее.
Следует сделать отступление и заметить, что советские самолеты не единожды нарушали границу.
В исторической литературе можно встретить мнение, что Риббентроп, перед тем, как вызвать к себе Деканозова, основательно "принял для храбрости". Но Эрик Зоммер опровергает эти утверждения: "Это полная ерунда. Риббентроп просто волновался, но держал себя в руках. Деканозов слушал чтение меморандума молча. Я вместе с моим непосредственным начальником, доктором Штраком, наблюдал, как краснеет лицо Деканозова и нервно сжимаются его кулаки. Единственное, что сказал Деканозов - "Я очень сожалею". Затем он и его переводчик (Бережков) направились к выходу".
До сих пор неясно, почему же советская власть долгое время скрывала этот факт и распространяла миф о том, что Германия напала без объявления войны. Вероятно, это было сделано в целях пропаганды - чтобы придать Германии образ гнусного врага, а СССР, наоборот, идеализировать.
Молотов: "...Между двумя и тремя ночи позвонили от Шуленбурга в мой секретариат, а из моего секретариата - Поскрёбышеву, что немецкий посол Шуленбург хочет видеть наркома иностранных дел Молотова. Ну и тогда я пошел из кабинета Сталина наверх к себе, мы были в одном доме, но на разных участках. Мой кабинет выходил углом прямо на Ивана Великого. Члены Политбюро оставались у Сталина, а я пошёл к себе принимать Шуленбурга - это минуты две-три пройти... Шуленбурга я принимал В ПОЛТРЕТЬЕГО или В ТРИ НОЧИ, думаю, НЕ ПОЗЖЕ ТРЁХ ЧАСОВ. Германский посол вручил ноту одновременно с нападением. У них всё было согласовано, и, видно, у посла было указание: явиться в такой-то час, ему было известно, когда начнётся..."
(Ф.Чуев. Молотов. Полудержавный властелин. - М.: Олма-Пресс, 2000)
"...4. 22 июня, 3 часа 30 минут: начало наступления сухопутных войск и перелет авиации через границу. Если метеорологические условия задержат вылет авиации, то сухопутные войска начнут наступление самостоятельно.
По поручению:
Гальдер..."
(Распоряжение главнокомандующего сухопутными войсками Германии о назначении срока нападения на Советский Союз.10 июня 1941 г.
Московское время летом 1941 года опережало среднеевропейское на 1 час. Что это значит? Это значит, что никакого вероломного нападения не было. Советский Союз обо всём узнал за полчаса-час до наступления немцев. Причём узнал как в Германии, так и в Москве."
Dmitrij Chmelnizki:
"Нота германского правительства советскому от 22 июня 1941 г. давно опубликована, а сказка о немецком нападении на СССР без объявления войны по прежнему популярна.
Советское правительство сделало (и продолжало всегда делать) вид, что никакого объявления войны не было, потому что в Ноте германского правительства перечислялись неопровержимые признаки подготовки СССР к нападению на Германию. Плюс - рассказывалось о содержании секретных протоколов к пакту 1939 г., условия которых СССР нарушил. Обсуждать эту тему Сталин никак не мог.
И его преемники - тоже. И для нынешних начальников оно тоже невмоготу."
Известная речь Молотова о начале Великой Отечественной Войны.
Выступление по радио Заместителя Председателя Совета
Народных Комиссаров Союза ССР и Народного Комиссара
Иностранных Дел тов. В.М. МОЛОТОВА
22 июня 1941 года.
ГРАЖДАНЕ И ГРАЖДАНКИ СОВЕТСКОГО СОЮЗА!
Советское правительство и его глава тов. Сталин поручили мне сделать следующее заявление:
Сегодня, в 4 часа утра, без пред"явления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без об"явления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города - Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие, причем убито и ранено более двухсот человек. Налеты вражеских самолетов и артиллерийский обстрел были совершены также с румынской и финляндской территории.
Это неслыханное нападение на нашу страну является беспримерным в истории цивилизованных народов вероломством. Нападение на нашу страну произведено, несмотря на то, что между СССР и Германией заключен договор о ненападении и Советское правительство со всей добросовестностью выполняло все условия этого договора. Нападение на нашу страну совершено, несмотря на то, что за все время действия этого договора германское правительство ни разу не могло пред"явить ни одной претензии к СССР по выполнению договора. Вся ответственность за это разбойничье нападение на Советский Союз целиком и полностью падает на германских фашистских правителей.
Уже после совершившегося нападения германский посол в Москве Шуленбург в 5 часов 30 минут утра сделал мне, как Народному Комиссару Иностранных Дел, заявление от имени своего правительства о том, что германское правительство решило выступить с войной против СССР в связи с сосредоточением частей Красной Армии у восточной германской границы.
В ответ на это мною от имени Советского правительства было заявлено, что до последней минуты германское правительство не пред"являло никаких претензий к Советскому правительству, что Германия совершила нападение на СССР, несмотря на миролюбивую позицию Советского Союза, и что тем самым фашистская Германия является нападающей стороной.
По поручению правительства Советского Союза я должен также заявить, что ни в одном пункте наши войска и наша авиация не допустили нарушения границы и поэтому сделанное сегодня утром заявление румынского радио, что якобы советская авиация обстреляла румынские аэродромы, является сплошной ложью и провокацией. Такой же ложью и провокацией является вся сегодняшняя декларация Гитлера, пытающегося задним числом состряпать обвинительный материал насчет несоблюдения Советским Союзом советско-германского пакта.
Теперь, когда нападение на Советский Союз уже совершилось, Советским правительством дан нашим войскам приказ - отбить разбойничье нападение и изгнать германские войска с территории нашей родины. Эта война навязана нам не германским народом, не германскими рабочими, крестьянами и интеллигенцией, страдания которых мы хорошо понимаем, а кликой кровожадных фашистских правителей Германии, поработивших французов, чехов, поляков, сербов, Норвегию, Бельгию, Данию, Голландию, Грецию и другие народы.
Правительство Советского Союза выражает непоколебимую уверенность в том, что наши доблестные армия и флот и смелые соколы Советской авиации с честью выполнят долг перед родиной, перед советским народом, и нанесут сокрушительный удар агрессору.
Не первый раз нашему народу приходится иметь дело с нападающим зазнавшимся врагом. В свое время на поход Наполеона в Россию наш народ ответил отечественной войной и Наполеон потерпел поражение, пришел к своему краху. То же будет и с зазнавшимся Гитлером, об"явившим новый поход против нашей страны. Красная Армия и весь наш народ вновь поведут победоносную отечественную войну за родину, за честь, за свободу.
Правительство Советского Союза выражает твердую уверенность в том, что все население нашей страны, все рабочие, крестьяне и интеллигенция, мужчины и женщины отнесутся с должным сознанием к своим обязанностям, к своему труду. Весь наш народ теперь должен быть сплочен и един, как никогда. Каждый из нас должен требовать от себя и от других дисциплины, организованности, самоотверженности, достойной настоящего советского патриота, чтобы обеспечить все нужды Красной Армии, флота и авиации, чтобы обеспечить победу над врагом.
Правительство призывает вас, граждане и гражданки Советского Союза, еще теснее сплотить свои ряды вокруг нашей славной большевистской партии, вокруг нашего Советского правительства, вокруг нашего великого вождя тов. Сталина.
Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами.
Конец аудиофрагмента.
Вячеслав Молотов, Народный комиссар иностранных дел СССР:
«Советник германского посла Хильгер, когда вручал ноту, прослезился».
Анастас Микоян, член Политбюро ЦК:
«Сразу члены Политбюро собрались у Сталина. Решили, что надо сделать выступление по радио в связи с началом войны. Конечно, предложили, чтобы это сделал Сталин. Но Сталин отказался — пусть Молотов выступит. Конечно, это было ошибкой. Но Сталин был в таком подавленном состоянии, что не знал, что сказать народу».
Лазарь Каганович, член Политбюро ЦК:
«Ночью мы собрались у Сталина, когда Молотов принимал Шуленбурга. Сталин каждому из нас дал задание — мне по транспорту, Микояну — по снабжению».
Василий Пронин, председатель исполкома Моссовета:
«21 июня 1941 г. в десятом часу вечера нас с секретарём Московского комитета партии Щербаковым вызвали в Кремль. Едва мы присели, как, обращаясь к нам, Сталин сказал: «По данным разведки и перебежчиков, немецкие войска намереваются сегодня ночью напасть на наши границы. Видимо, начинается война. Всё ли у вас готово в городской противовоздушной обороне? Доложите!» Около 3 часов ночи нас отпустили. Минут через двадцать мы подъехали к дому. У ворот нас ждали. «Звонили из ЦК партии, — сообщил встречавший, — и поручили передать: война началась и надо быть на месте».
- Георгий Жуков, Павел Батов и Константин Рокоссовский
- РИА Новости
Георгий Жуков, генерал армии:
«В 4 часа 30 минут утра мы с С.К.Тимошенко приехали в Кремль. Все вызванные члены Политбюро были уже в сборе. Меня и наркома пригласили в кабинет.
И.В. Сталин был бледен и сидел за столом, держа в руках не набитую табаком трубку.
Мы доложили обстановку. И.В.Сталин недоумевающе сказал:
«Не провокация ли это немецких генералов?»
«Немцы бомбят наши города на Украине, в Белоруссии и Прибалтике. Какая же это провокация...» — ответил С.К.Тимошенко.
…Через некоторое время в кабинет быстро вошёл В.М.Молотов:
«Германское правительство объявило нам войну».
И.В.Сталин молча опустился на стул и глубоко задумался.
Наступила длительная, тягостная пауза».
Александр Василевский, генерал-майор:
«В 4 часа с минутами нам стало известно от оперативных органов окружных штабов о бомбардировке немецкой авиацией наших аэродромов и городов».
Константин Рокоссовский, генерал-лейтенант:
«Около четырёх часов утра 22 июня по получении телефонограммы из штаба вынужден был вскрыть особый секретный оперативный пакет. Директива указывала: немедленно привести корпус в боевую готовность и выступить в направлении Ровно, Луцк, Ковель».
Иван Баграмян, полковник:
«…Первый удар немецкой авиации, хотя и оказался для войск неожиданным, отнюдь не вызвал паники. В трудной обстановке, когда всё, что могло гореть, было объято пламенем, когда на глазах рушились казармы, жилые дома, склады, прерывалась связь, командиры прилагали максимум усилий, чтобы сохранить руководство войсками. Они твёрдо следовали тем боевым предписаниям, которые им стали известны после вскрытия хранившихся у них пакетов».
Семён Будённый, маршал:
«В 4:01 22.06.41 мне позвонил нарком товарищ Тимошенко и сообщил, что немцы бомбят Севастополь и нужно ли об этом докладывать товарищу Сталину? Я ему сказал, что немедленно надо доложить, но он сказал: «Звоните Вы!» Я тут же позвонил и доложил не только о Севастополе, но и о Риге, которую немцы также бомбят. Тов. Сталин спросил: «А где нарком?» Я ответил: «Здесь со мной рядом» (я уже был в кабинете наркома). Тов. Сталин приказал передать ему трубку…
Так началась война!»
- РИА Новости
Иосиф Гейбо, заместитель командира полка 46-го ИАП, ЗапВО:
«…У меня в груди похолодело. Передо мною четыре двухмоторных бомбардировщика с чёрными крестами на крыльях. Я даже губу себе закусил. Да ведь это «юнкерсы»! Германские бомбардировщики Ю-88! Что же делать?.. Возникла ещё одна мысль: «Сегодня воскресенье, а по воскресеньям у немцев учебных полётов не бывает». Выходит, война? Да, война!»
Николай Осинцев, начальник штаба дивизиона 188-го зенитно-артиллерийского полка РККА:
«22-го числа в 4 часа дня утра услышали звуки: бум-бум-бум-бум. Оказалось, что это немецкая авиация неожиданно налетела на наши аэродромы. Наши самолёты эти свои аэродромы не успели даже сменить и оставались все на своих местах. Их почти всех уничтожили».
Василий Челомбитько, начальник 7-го отдела Академии бронетанковых и механизированных войск:
«22 июня наш полк остановился на отдых в лесу. Вдруг видим, летят самолёты, командир объявил учебную тревогу, но неожиданно самолёты начали нас бомбить. Мы поняли, что началась война. Здесь же в лесу в 12 часов дня выслушали речь т. Молотова по радио и в этот же день в полдень получили первый боевой приказ Черняховского о выступлении дивизии вперёд, по направлению к Шяуляю».
Яков Бойко, лейтенант:
«Сегодня, т.е. 22.06.41 г., выходной день. Во время того, как писал я вам письмо, вдруг слышу по радио о том, что озверелый гитлеровский фашизм бомбил наши города... Но это им дорого обойдется, и Гитлер больше жить в Берлине перестанет... У меня сейчас в душе только одна ненависть и стремление уничтожить врага там, откуда он пришёл...»
Пётр Котельников, защитник Брестской крепости:
«Под утро нас разбудил сильный удар. Пробило крышу. Меня оглушило. Увидел раненых и убитых, понял: это уже не учения, а война. Большинство солдат нашей казармы погибли в первые секунды. Я вслед за взрослыми бросился к оружию, но винтовки мне не дали. Тогда я с одним из красноармейцев кинулся тушить вещевой склад».
Тимофей Домбровский, красноармеец-пулеметчик:
«Самолёты поливали нас огнём сверху, артиллерия — миномёты, тяжёлые, лёгкие орудия — внизу, на земле, причём все сразу! Мы залегли на берегу Буга, откуда видели всё, что творилось на противоположном берегу. Все сразу поняли, что происходит. Немцы напали — война!»
Деятели культуры СССР
- Диктор Всесоюзного радио Юрий Левитан
Юрий Левитан, диктор:
«Когда ранним утром нас, дикторов, вызвали на радио, уже начали звонки раздаваться. Звонят из Минска: «Вражеские самолёты над городом», звонят из Каунаса: «Город горит, почему ничего не передаёте по радио?», «Над Киевом вражеские самолёты». Женский плач, волнение: «Неужели война»?.. И вот я помню — включил микрофон. Во всех случаях я помню себя, что я волновался только внутренне, только внутренне переживал. Но здесь, когда я произнес слова «говорит Москва», чувствую, что дальше говорить не могу — застрял комок в горле. Из аппаратной уже стучат — «Почему молчите? Продолжайте!» Сжал кулаки и продолжал: «Граждане и гражданки Советского Союза…»
Георгий Князев, директор Архива АН СССР в Ленинграде:
По радио передали речь В.М.Молотова о нападении на Советский Союз Германии. Война началась в 4 1/2 часа утра нападением германской авиации на Витебск, Ковно, Житомир, Киев, Севастополь. Есть убитые. Советским войскам дан приказ отбить врага, выгнать его из пределов нашей страны. И дрогнуло сердце. Вот он, тот момент, о котором мы боялись даже думать. Впереди... Кто знает, что впереди!»
Николай Мордвинов, актёр:
«Шла репетиция Макаренко... Без разрешения врывается Аноров... и тревожным, глухим голосом сообщает: «Война с фашизмом, товарищи!»
Итак, открылся самый страшный фронт!
Горе! Горе!»
Марина Цветаева, поэт:
Николай Пунин, историк искусств:
«Вспомнились первые впечатления от войны… Речь Молотова, о которой сказала вбежавшая с растрёпанными волосами (поседевшими) в чёрном шёлковом китайском халате А.А. (Анна Андреевна Ахматова) ».
Константин Симонов, поэт:
«О том, что война уже началась, я узнал только в два часа дня. Всё утро 22 июня писал стихи и не подходил к телефону. А когда подошёл, первое, что услышал: война».
Александр Твардовский, поэт:
«Война с Германией. Еду в Москву».
Ольга Бергольц, поэт:
Русские эмигранты
- Иван Бунин
- РИА Новости
Иван Бунин, писатель:
«22 июня. С новой страницы пишу продолжение этого дня — великое событие — Германия нынче утром объявила войну России — и финны и румыны уже «вторглись» в «пределы» её».
Пётр Махров, генерал-лейтенант:
«День объявления войны немцами России, 22 июня 1941 года, так сильно подействовал на всё мое существо, что на другой день, 23-го (22-е было воскресенье), я послал заказное письмо Богомолову [советскому послу во Франции], прося его отправить меня в Россию для зачисления в армию, хотя бы рядовым».
Граждане СССР
- Жители Ленинграда слушают сообщение о нападении фашистской Германии на Советский Союз
- РИА Новости
Лидия Шаблова:
«Мы драли дранку во дворе, чтобы покрыть крышу. Окно кухни было открыто, и мы услышали, как по радио объявили, что началась война. Отец замер. У него опустились руки: «Крышу, видимо, уже не доделаем...».
Анастасия Никитина-Аршинова:
«Рано утром нас с детьми разбудил ужасный грохот. Рвались снаряды, бомбы, визжали осколки. Я, схватив детей, босиком выбежала на улицу. Мы едва успели прихватить с собой кое-что из одежды. На улице царил ужас. Над крепостью (Брестской) кружили самолёты и сбрасывали на нас бомбы. Вокруг в панике метались женщины и дети, пытаясь спастись. Передо мной лежали жена одного лейтенанта и её сын — обоих убило бомбой».
Анатолий Кривенко:
«Жили мы недалеко от Арбата, в Большом Афанасьевском переулке. В тот день солнца не было, небо было затянуто облаками. Я гулял во дворе с мальчишками, мы гоняли тряпичный мячик. И тут из подъезда выскочила моя мама в одной комбинации, босиком, бежит и кричит: «Домой! Толя, немедленно домой! Война!»
Нина Шинкарева:
«Мы жили в поселке в Смоленской области. В тот день мама поехала в соседнее село за яйцами и маслом, а когда вернулась, папа и другие мужчины уже ушли на войну. В этот же день жителей стали эвакуировать. Приехала большая машина, и мама надела на нас с сестрой всю одежду, что была, чтобы зимой тоже было что надеть».
Анатолий Вокрош:
«Мы жили в деревне Покров Московской области. В тот день мы с ребятами собирались на речку ловить карасей. Мать поймала меня на улице, сказала, чтобы сначала поел. Я пошел в дом, кушал. Когда стал намазывать мёд на хлеб, раздалось сообщение Молотова о начале войны. После еды я убежал с мальчишками на речку. Мы носились в кустах, кричали: «Война началась! Ура! Мы всех победим!». Мы абсолютно не понимали, что это всё означает. Взрослые обсуждали новость, но не помню, чтобы в деревне была паника или страх. Деревенские занимались привычными делами, и в этот день, и в следующие из городов съезжались дачники».
Борис Власов:
«В июне 1941 года приехал в Орёл, куда распределили сразу после окончания гидрометеорологического института. В ночь на 22 июня я ночевал в гостинице, так как вещи в отведенную квартиру перевезти ещё не успел. Под утро я слышал какую-то возню, суматоху, а сигнал тревоги проспал. По радио объявили, что в 12 часов будет передано важное правительственное сообщение. Тут я понял, что проспал не учебную, а боевую тревогу — началась война».
Александра Комарницкая:
«Я отдыхала в детском лагере под Москвой. Там руководство лагеря объявило нам, что началась война с Германией. Все —вожатые и дети — начали плакать».
Нинель Карпова :
«Сообщение о начале войны мы слушали из репродуктора на Доме обороны. Там толпилось много людей. Я не расстроилась, наоборот загордилась: мой отец будет защищать Родину… Вообще люди не испугались. Да, женщины, конечно, расстроились, плакали. Но паники не было. Все были уверены, что мы быстро победим немцев. Мужчины говорили: «Да немцы от нас драпать будут!».
Николай Чебыкин:
«22 июня — это было воскресенье. Солнечный такой день! И мы с отцом, лопатами копали погреб под картошку. Около двенадцати часов. Где-то без пяти минут, сестра моя Шура открывает окно и говорит: «По радио передают: «Сейчас будет передано очень важное правительственное сообщение!» Ну, мы поставили лопаты и пошли слушать. Это выступал Молотов. И он сказал, что германские войска, вероломно, без объявления войны напали на нашу страну. Перешли государственную границу. Красная армия ведёт тяжёлые бои. И закончил он словами: «Наше дело — правое! Враг будет разбит! Победа будет за нами!».
Немецкие генералы
- РИА Новости
Гудериан:
«В роковой день 22 июня 1941 года в 2 часа 10 минут утра я поехал на командный пункт группы и поднялся на наблюдательную вышку южнее Богукалы. В 3 часа 15 минут началась наша артиллерийская подготовка. В 3 часа 40 мин. — первый налёт наших пикирующих бомбардировщиков. В 4 часа 15 минут началась переправа через Буг передовых частей 17-й и 18-й танковых дивизий. В 6 часов 50 минут у Колодно я переправился на штурмовой лодке через Буг».
«22 июня в три часа с минутами четыре корпуса танковой группы при поддержке артиллерии и авиации, входившей в состав 8-го авиационного корпуса, пересекли государственную границу. Бомбардировочная авиация наносила удары по аэродромам противника, имея задачу парализовать действия его авиации.
В первый день наступление проходило полностью по плану».
Манштейн:
«Уже в этот первый день нам пришлось познакомиться с теми методами, которыми велась война с советской стороны. Один из наших разведывательных дозоров, отрезанный врагом, был потом найден нашими войсками, он был вырезан и зверски искалечен. Мой адъютант и я много ездили по районам, в которых ещё могли находиться части противника, и мы решили не отдаваться живыми в руки этого противника».
Блюментритт:
«Поведение русских даже в первом бою разительно отличалось от поведения поляков и союзников, потерпевших поражение на Западном фронте. Даже оказавшись в кольце окружения, русские стойко оборонялись».
Немецкие солдаты и офицеры
- www.nationaalarchief.nl.
Эрих Менде, обер-лейтенант:
«Мой командир был в два раза старше меня, и ему уже приходилось сражаться с русскими под Нарвой в 1917 году, когда он был в звании лейтенанта. «Здесь, на этих бескрайних просторах, мы найдём свою смерть, как Наполеон... — не скрывал он пессимизма. — Менде, запомните этот час, он знаменует конец прежней Германии».
Иоганн Данцер, артиллерист :
«В самый первый день, едва только мы пошли в атаку, как один из наших застрелился из своего же оружия. Зажав винтовку между колен, он вставил ствол в рот и надавил на спуск. Так для него окончилась война и все связанные с ней ужасы».
Альфред Дюрвангер, лейтенант:
«Когда мы вступили в первый бой с русскими, они нас явно не ожидали, но и неподготовленными их никак нельзя было назвать. Энтузиазма (у нас) не было и в помине! Скорее, всеми овладело чувство грандиозности предстоящей кампании. И тут же возник вопрос: где, у какого населённого пункта эта кампания завершится?!»
Губерт Бекер, лейтенант:
«Это был знойный летний день. Мы шли по полю, ничего не подозревая. Вдруг на нас обрушился артиллерийский огонь. Вот так и произошло моё боевое крещение — странное чувство».
Гельмут Пабст, унтер-офицер
«Наступление продолжается. Мы непрерывно продвигаемся вперед по территории противника, приходится постоянно менять позиции. Ужасно хочется пить. Нет времени проглотить кусок. К 10 утра мы были уже опытными, обстрелянными бойцами, успевшими немало повидать: брошенные неприятелем позиции, подбитые и сгоревшие танки и машины, первые пленные, первые убитые русские».
Рудольф Гшёпф, капеллан:
«Эта гигантская по мощности и охвату территории артподготовка походила на землетрясение. Повсюду были видны огромные грибы дыма, мгновенно выраставшие из земли. Поскольку ни о каком ответном огне речи не было, нам показалось, что мы вообще стерли эту цитадель с лица земли».
Ганс Бекер, танкист:
«На Восточном фронте мне повстречались люди, которых можно назвать особой расой. Уже первая атака обернулась сражением не на жизнь, а на смерть».
О начале войны советскому народу сообщил народный комиссар иностранных дел СССР заместитель председателя Совнаркома СССР, член Политбюро ЦК ВКП(б) Вячеслав Михайлович Молотов.
В историческом выступлении по радио 22 июня 1941 года В. М. Молотов официально сообщил о нападении фашистской Германии на Советский Союз и объявил о начале отечественной войны против агрессора.
После получения известий о нападении Германии на Советский Союз, Политбюро ЦК ВКП(б) срочно собралось для принятия неотложных мер и выработке стратегии по отражению нападения.
С обращением к народу, как полагало Политбюро, должен был выступить И. В. Сталин – глава коммунистической партии и советского правительства.
Сталин мотивировал отказ от выступления политическими причинами и предложил поручить выступление народному комиссару иностранных дел В. М. Молотову.
Члены Политбюро возражали против такого решения, приводя доводы, что ответственное и важное заявление должен сделать общепризнанный лидер государства, именно он должен призвать народ подняться на защиту Родины.
Сталин настаивал на своем решении, объясняя свою позицию тем, что общая политическая обстановка до конца не ясна и он выступит позже, когда обстановка на фронтах прояснится и можно будет сделать более взвешенное заявление.
Политбюро поручило выступление Молотову, несмотря на то, что некоторые члены Политбюро считали это ошибочным решением и народу будет непонятна такая подмена.
В 12.05 Молотов вышел из кабинета И. В. Сталина с текстом обращения к гражданам Советского Союза и направился на Центральный телеграф, откуда осуществлялась трансляция. Точное время выхода обращения в эфир 22 июня 1941 года 12 часов 15 минут.
Выступление начиналось словами:
Граждане и гражданки Советского Союза! Советское правительство и его глава тов. Сталин поручили мне сделать следующее заявление.
По окончании трансляции В. М. Молотов в 12.25 вернулся в кабинет И. В. Сталина. В последующие дни это обращение было опубликовано во всех газетах с портретом Сталина рядом с текстом .
Завершающие выступление Молотова слова: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами» впоследствии использовались в средствах массовой информации и в агитационно-пропагандистских материалах.
В интервью журналу «***» Юрий Левитан вспоминает о начале войны.
«Война началась для меня со звонка из радиокомитета: «Срочно бегите на работу! Немедленно!» Голос тревожный. Но спрашивать, что случилось, по телефону не полагается. Одеваюсь. Бегу.
Радиокомитет. Семь утра. Тихий женский плач, суровые взгляды. Наперебой звонят корреспонденты из разных городов:
– Киев бомбят!..
– Над Минском вражеские самолеты...
– Горит Каунас... Что говорить населению? Почему нет никакого сообщения по радио?
Позвонили из Кремля: «Готовьтесь, в двенадцать часов правительственное сообщение». Девять раз за день - с интервалами в час - я читал это небольшое трагическое сообщение, начинавшееся словами: «Граждане и гражданки Советского Союза!. Сегодня в четыре часа утра... без объявления войны германские войска напали на нашу страну...» .
Впоследствии все сводки с фронта читал Левитан.
Юрий Борисович вспоминал:
«О, я очень бы хотел сейчас услышать, каким голосом читалось тогда это сообщение в эфир. Но записей на пленку в те годы не делали. Читали прямо с листа бумаги, нередко испещренной десятками помарок и вписок. А ошибаться - как саперу - было нельзя...» .
За время войны легендарный диктор произнес в эфире около двух тысяч сводок Совинформбюро и свыше ста двадцати экстренных сообщений. Запись сообщений в годы войны не производилась. В пятидесятые годы прошлого столетия Левитан часть из них наговорил на магнитофонную пленку для архива.
Литература.
1. *
2. *
3. *
*Сноски временно удалены
** источники временно заменены знаками (***)
На фото: Текст выступления В. М. Молотова, опубликованный в газете «***»
Продолжение Юрий Левитан и радио в годы войны
Рецензии
*Точное время выхода обращения в эфир 22 июня 1941 года 12 часов 15 минут.*
*По окончании трансляции В. М. Молотов в 12.25 вернулся в кабинет И. В. Сталина.*
Извините, пожалуйста, Дива, но за десять минут прочитать сообщение и вернуться в Кремль даже с ул. Горького, даже на машине правительственной...?!
Значит, в Западной Сибири сообщение прозвучало в 16 часов 15 минут.
Мой отец с двумя сыновьями проводил выходной на открытии зоны отдыха,
названной Водной станцией. Мать была там же, но работала в выездном буфете.
Ровно через девять месяцев родилась я. Да, 22 марта 1942 года,
отец в тот день был ранен, ему приснился сон,
жена подаёт ему ребёнка в пелёнках,
но он не знает, мальчик это или девочка.
Здравствуйте, уважаемая Зоя Дмитриевна!
Спасибо большое за внимательное прочтение.
Изучила архивные документы на сайте Минобороны РФ. Прочла статьи старшего советника Историко-документального департамента МИД России Г. Н. Песковой, основанные на архивных документах и воспоминаниях В.М. Молотова.
В документах поминутно расписано как проходило совещание у Сталина и готовилось выступление В.М. Молотова по радио.
В кабинет Сталина в первый день войны были вызваны члены Политбюро ЦК ВКП(б), партийные и государственные деятели, высшие военачальники.
В записях, сделанных дежурными секретарями, зафиксировано, кто приходил к Сталину 22 июня 1941 года, часы и минуты их прихода и ухода.
«В 12.05 Молотов вышел из кабинета Сталина и направился на Центральный телеграф, откуда в 12.15 выступил по всесоюзному радио с обращением к советскому народу, из которого наша страна узнала о нападении Германии на СССР и о начале войны. По окончании трансляции он в 12.25 вернулся в кабинет Сталина, где уже полным ходом шла подготовка первоочередных мер, связанных с войной. В тот первый день начала войны он ушел от Сталина одним их последних вместе с Берией и Ворошиловым в 16.45».
Всего Вам самого доброго!
С уважением
Мифы о начале Великой Отечественной войны, несмотря на серьезный временной зазор между трагической датой 22 июня 1941 года и ищущей правду современностью, продолжают жить. В первые часы войны Сталин заперся на Ближней даче и беспробудно пил. "Телеграммы" Зорге сфальсифицированы. Перед войной в руководстве страны действовала "пятая колонна"... Есть ли документы, которые могут опровергнуть мифы или подтвердить? Ответ на эти вопросы журналистам "РГ" предложили в Российском государственном архиве социально-политической истории. Первым в разговор о начале войны вступил директор РГАСПИ Андрей Сорокин.
Андрей Сорокин: Мифы появляются тогда, когда историки или публицисты не могут избежать соблазна работать с историческими документами избирательно. История при таком подходе приобретает весьма искаженный вид. А архив - это доктор этой искаженной исторической памяти. Однако мы видим по листам использования документов, что общество не очень-то интересуется историческими источниками. Загляните, к примеру, в эту папку из личного фонда Жданова, прямо относящуюся к так нашумевшей теме блокады Ленинграда. И вот, пожалуйста, лист использования. Единственная запись: 28 января 2014 года. И ту сделал ваш покорный слуга. А документы рассекречены 16 лет назад.
Между тем внутри - никому не известный проект строительства железной дороги по льду Ладожского озера, аналитическая записка о борьбе за коммуникации в блокаду со статистическими таблицами, с картами, схемами и прогнозами замерзания озера, сделанными специалистами Балтийского флота. И кроме Жданова семьдесят лет назад к этим документам никто не прикасался!
Существует версия, что Сталин так был шокирован началом войны, что несколько дней не руководил государством, заперся на Ближней даче в Кунцеве и пьянствовал. Архивные источники ее подтверждают?
Юрий Сигачев, главный специалист РГАСПИ: Вот документ - отрывок за 21-28 июня 1941 года из Тетрадей (журналов) записей лиц, принятых Сталиным в Кремле. Серьезным историкам давно ясно: хрущевская версия о том, что Сталин неделю или месяц находится в шоке (Никита Сергеевич по-разному называл этот срок), не выдерживает никакой критики.
Вот папка, в которой аккуратно записаны все посещения, начиная с 27 июля 1940 года по 14 октября 1941 года. Это полный массив записи дежурных секретарей Сталина.
Но дыма без огня не бывает. После взятия вермахтом Минска, 28 июня Сталин вместе с Молотовым и Микояном в Генштабе ругают Жукова за то, что у него нет связи с войсками. И вождь бросает (известно из воспоминаний Микояна): "Ленин оставил нам такое государство, а мы его про...ли". Потом в сердцах хлопает дверцей автомобиля и уезжает на Ближнюю дачу.
Так вот можно с точностью утверждать, что Иосиф Виссарионович около полутора суток страной не руководил.
Андрей Сорокин познакомил журналистов "РГ" с журналами записей лиц, принятых Сталиным в Кремле 22 июня 1941 года. Фото:Олеся Курпяева/РГ
Когда это было? Когда страна оставалась без головы?
Юрий Сигачев: Полутора суток - 29 и 30 июня. Хозяин, как его называли соратники, никого к себе не вызывал. А 30-го по инициативе Молотова и Берии члены Политбюро поехали на Ближнюю дачу и там, как пишет Микоян, застали Сталина в растерянности. По мнению Микояна, вождь решил, что его хотят сместить. Что, впрочем, маловероятно: Молотов был подчинен стальной воле будущего вождя еще в 1917 году, в дни Октябрьской революции, да и все остальные были у Сталина в кулаке.
В этот день на даче создается Государственный комитет обороны. Вот подлинник документа. Судя по нему, дело обстояло следующим образом. Собравшийся с силами Хозяин потребовал от "штатного писарчука" Маленкова необходимый текст. Тот присел у краешка обеденного стола и принялся строчить красным карандашом в блокноте. Потом начали обсуждать написанное и вносить поправки. Решили указать, что постановление должно быть подписано не только Сталиным от имени ЦК и Совнаркома - нужно подписать и за отсутствующего декоративного президента страны Калинина. Местом принятия документа указали, конечно, Кремль. Решили признать, что сложилось чрезвычайное положение. Отметили, что нападение врага было вероломным. Эти и другие мелкие исправления Маленков тут же вносил в текст простым карандашом. Приложил руку и Сталин: вставил в третий пункт слова "всех граждан", а вместо слова "хозяйственные" начертал "комсомольские". Показательна и правка Молотова, который слово "страна" синим карандашом заменяет на слово "родина".
Фото:Олеся Курпяева/РГ
Андрей Сорокин: Смотришь на эти непрезентабельные странички с чрезвычайной важности текстом и понимаешь, была страна готова к войне или нет. Я как руководитель государственного учреждения в своем сейфе храню целый ряд наставлений и инструкций, которым надо следовать в случае возникновения разного рода чрезвычайных ситуаций. Совершенно очевидно, когда мы держим в руках документ, наспех написанный от руки, что таких инструкций, такого "руководства по эксплуатации" высшее руководство на случай начала военных действий не имело.
Юрий Сигачев: Создание ГКО, решение о котором записано буквально на коленке, было результатом полуторадневного шока. Маленков где-то на углу стола в малой столовой ближней дачи набросал этот текст. Все это происходило без стенографисток, помощников. Скорее всего, потом Маленков надиктовал постановление в редакцию "Правды" по телефону. Недаром о нем Молотов говорил, что "Маленков у нас телефонщик". Машинописный вариант изготовлен явно позднее. Следующим экземпляром был текст о создании ГКО в газете "Правда".
Фрагмент письменного разговора вождя с командиром одной из дивизий. Телеграфист, которому предстояло передать эту реплику, прочитал: "Вы вчера обманули меня дважды насчет моста у станции Свирь. Скажите, наконец, у кого сейчас мост - у врага или у нас? Желаете ли вы ликвидировать противника у моста или предпочитаете оставить его врагу? Кто вы, наконец, - друг советской власти или недруг? Сталин". Фото: Олеся Курпяева/РГ
Пока речь идет о "шоке" спустя неделю, после того, как "в четыре часа утра, вероломно, без объявления войны...". А что делало руководство 22 июня? Почему по радио выступал Молотов, а не "первое лицо"?
Юрий Сигачев: Одна из версий, что у Сталина обострился ларингит, поэтому он не мог выступать. Но это совсем другая история, ее не надо путать с "шоком" после сдачи Минска.
22 июня в 3.15 Жуков позвонил на Ближнюю дачу в Кунцево и сообщил о том, что начались бомбежки. Сталин дал команду Поскребышеву собрать не только узкий состав Политбюро из тех, кто был в Москве, но и военных. И они собрались в кремлевском кабинете вождя. Это четко зафиксировано в Тетрадях (журналах) записей лиц, принятых Сталиным.
Андрей Сорокин: В 5.45 в дневнике дежурного мы видим первую запись о том, что в кремлевский кабинет Сталина входит целый ряд товарищей. Это Молотов, Берия, Тимошенко, Мехлис, Жуков. Молотов вышел в 12.05, Берия в 9.20. Тимошенко, нарком обороны, вышел в 8.30 вместе с Мехлисом и Жуковым. Маленков входит позднее, в 7.30. Весь список 22 июня состоит из 29 посетителей, некоторые заходят к Сталину в кабинет по нескольку раз. Это и Молотов, и Берия, и Жуков, и Микоян, и Каганович, и Вышинский, и нарком Военно-Морского флота Кузнецов.
Последняя запись под номером 29 свидетельствует о том, что Берия вошел к Сталину в 16.25 и вышел через 20 минут.
Потом Сталин позволил себе некоторое время отдохнуть. В течение полусуток он отдыхает. Следующая запись датирована 23 июня. В 3.20 утра к нему заходят Молотов и Ворошилов, через пять минут Берия и другие.
То есть у руководства страной была почти паника... И все же, с какой долей уверенности можно говорить о том, что нападение на Советский Союз для нас было неожиданностью? Существуют ли в архивах "телеграммы Зорге", где разведчик называет точную дату начала войны?
Юрий Сигачев: Они хранятся в РГАСПИ. Кстати, вместе со знаменитой резолюцией Сталина на донесение Меркулова: "Не послать ли ваш источник к е... матери!". Дело в том, что Сталин получал информацию по разным каналам: и по дипломатическим, и от военной разведки, и от НКВД...
Андрей Сорокин: Эта резолюция была наложена на самое точное из всех предупреждений, которые получал Сталин по поводу начала войны. Но нужно видеть контекст. В высшее руководство СССР приходит множество сигналов, в которых называются разные сроки начала войны. Некоторые из них к 22 июня уже истекли. Конечно, в известном смысле Сталин дезориентирован. Но если такое множество сигналов говорит о том, что на достаточно коротком отрезке времени должны начаться военные действия, по моим представлениям, долг любого руководителя предпринять некоторые предупреждающие шаги. А мы видим, что этих шагов сделано не было. Кто-то что-то предпринимает на свой страх и риск. К примеру, нарком Военно-морского флота Кузнецов приводит части Балтийского и Черноморского флотов в боевую готовность своим собственным решением, несмотря на то, что имеет прямое указание Сталина этого не делать, избегать провокаций, не шевелиться...
Вот интересные документы, которые проливают свет на состояние управления в начале войны. К примеру, расклейка телеграфной ленты. В документах Совнаркома и личного фонда Ленина периода гражданской войны мы увидим с вами ровно такую же. Это записи разговоров по прямому проводу главнокомандующего с командующими фронтов. Общаются по телеграфу, не по телефону или радио. Можете себе представить, какова оперативность такого общения! Посмотрите: записка Сталина, которая потом выливается в текст, а с ним работает телеграфист. Дальше вождь передает записку своему помощнику. Тот, вероятно это Поскребышев, вызывает дежурного офицера, дежурный офицер бежит к телеграфисту, телеграфист ее отправляет и терпеливо ждет, что ему ответят... И так Верховный главнокомандующий "разговаривает" не только с командующими фронтов, но и с армиями и дивизиями. Не имея адекватных результатов от разговоров с высшим командованием, Сталин вынужден спускаться на уровень тактических соединений. И это тоже характеризует и состояние управления войсками и степень дезорганизации.
Или другой пример. Сталин переговаривается с командующим войсковой группы по прорыву блокады и сообщает ему, что в Москве принято решение ее переподчинить. Командующий армией отвечает: "...у меня очень плохая связь с Ленинградом... Лучше было бы, чтобы генштаб увязал наши действия". Сталин: "Но у генштаба меньше связи с Лен.фронтом, чем у вас". И это тоже к вопросу об уровне подготовки к войне и состоянии технических средств связи, о глубине пропасти, на краю которой оказалась наша страна осенью 1941 года. Документов, которые рисуют такую чрезвычайно тяжелую обстановку, очень много. В том числе и касающиеся дисциплины в рядах Красной Армии. Надо вспомнить о четырех миллионах советских военнопленных первого периода войны, донесениях о сдаче в плен, многочисленных нарушениях воинской дисциплины. В документах, касающихся обороны Ленинграда, я нашел замечательный отчет второго секретаря обкома, посланного Ждановым инспектировать один из участков фронта. В нем сообщается: стрелковая дивизия (номер такой-то) без приказа "в ночь с 20 на 21 число отошла в глубокий тыл... на 70 км от линии фронта... это рекорд, которого не знает история... ведется следствие". А вот, к примеру, в личном фонде Молотова мы находим перевод проекта доклада командующего 2-й танковой армией вермахта генерал-полковника Гудериана с "краткой оценкой русских вооруженных сил", "боеспособности русской армии". Характеристики высшего и среднего командного составов в подавляющем большинстве положительные: "В отношении личных качеств почти всегда храброе...", хуже он отзывается о низшем командном составе. Его оценки касаются как морально волевых качеств, так тактических и оперативных навыков, возможностей, способностей. Высоко оценивая способность и готовность русских к сопротивлению, специально отмечает русскую пехоту: "Почти всегда упорная в обороне, искусная в ночных и лесных боях, обученная коварным приемам борьбы, очень умелая в отношении использования местности, маскировки и постройки полевых укреплений, неприхотлива...
Накануне войны ходили слухи о некой "пятой колонне" в руководстве страны, о вредительстве и предательстве в армии....
Юрий Сигачев: Когда вы читаете документы НКВД, нужно понимать, где там сконструированные работниками ведомства военно-фашистские заговоры, а где - правда. И перед самой войной, и во время войны до 1943 года продолжали арестовывать по показаниям 1937-38 годов. 15 мая 1941 года границу пересек транспортный "Юнкерс" , а наше ПВО не отреагировало. Арестовали начальника управления противовоздушной обороны Штерна, зама наркома обороны Рычагова и многих других. 24 июня арестовали жену Героя Советского Союза Павла Рычагова, известную летчицу Марию Нестеренко. Прямо на аэродроме...
Андрей Сорокин: Дополняя эту картину, вспомним, что 23 июня по показаниям военных, репрессированных еще в 1937-1938 гг. по обвинению в заговоре и шпионаже, был арестован замнаркома обороны Кирилл Мерецков. А потом, как мы знаем, был освобожден и закончил войну в маршальском звании. Вот интересная папка из личного фонда Сталина. И в ней документ с пометкой "важно" характерным сталинским почерком. Что ему кажется важным? Совершенно секретная справка с перечнем арестованных генералов. Это многостраничный список. Ну, вот например: "Иванов Федор Сергеевич, генерал-лейтенант. Сознался в том, что будучи недоволен снятием с командной должности, стал вести среди своего окружения антисоветскую агитацию..." Какую? "Что неуспехи Красной Армии являются результатом якобы неправильной политики партии и советского правительства по вопросам обороны страны и коллективизации сельского хозяйства. Высказывал антисоветские взгляды, клеветал".
И далее. Ширмахер Александр Генрихович, генерал-майор. Гапич Николай Иванович, генерал-майор, бывший начальник Управления связи Красной Армии. Алексеев Иван Иванович, генерал-майор. Потатурчев Андрей Герасимович, генерал-майор, Самойлов Константин Иванович, контр-адмирал, бывший начальник военно-морских учебных заведений Военно-Морского флота и т.д. Вопрос о "пятой колонне" и всяческих шпионах не просто важен, он один из ключевых. Если даже согласиться с той посылкой некоторых наиболее активных пропагандистов идеи о том, что "пятая колонна" существовала, и ее надо было уничтожить, следует признать, что усилия высшего руководства в этом отношении оказались малоэффективны.
Вы имеете в виду коллаборационизм?
Андрей Сорокин: По его масштабам наша страна не сильно отличалась от других стран Европы...
Историки называют цифру - около миллиона человек
Андрей Сорокин: Цифра эта требует верификации, поскольку серьезное изучение этого явления только начинается. Следует различать пассивный и активный коллаборационизм. Трудно упрекать 70 миллионов человек, не по своей воле оказавшихся на оккупированной территории, в том, что они, пусть и косвенно, сотрудничали с оккупантами. Хотя если крестьяне продолжают пахать, сеять, убирать урожай, а у них оккупационные власти отчуждают его в свою пользу. Разве можно говорить, что они работают на противника? Пусть и под принуждением. Другое дело - полицаи, участники Русской освободительной армии или ОУН-УПА на Украине или аналогичные формирования в Прибалтике.
Наступление вермахта и отступление Красной Армии было настолько стремительным, что эвакуацию организовать не успевали. Скажем, материалы по Ленинградской блокаде как раз свидетельствуют о нерасторопности руководства города. Сталин еще в августе 1941 года задает вопрос Жданову: "Почему вы не эвакуируете население?" В середине января 1942 года Микоян пишет главному человеку в Ленинграде: "...автотранспорт, идущий за продовольствием..., мало используется для эвакуации... населения. Необходимо усилить эвакуацию, чтобы разгрузить Ленинград от лишних едоков". Только после этого начинается активная эвакуация - в двадцатых числах января, когда уже прошли голодный ноябрь, декабрь, январь...
И Ленинград был не единственным городом, где голодали...
Андрей Сорокин: Карточки в стране на продовольствие существуют с июля 1941 года. Из переписки Микояна со Сталиным мы узнаем о голоде в армии. Главное интендантское управление Красной Армии в экстренном порядке решает вопрос об обеспечении продовольствием войсковых частей и госпиталей, расположенных в Кировской области, критическая ситуация в том же январе 1942 г. складывается с продовольствием и фуражом на Карельском и Калининском фронтах, где "имеются случаи смерти от истощения". Я держал в руках письмо секретаря ЦК КП(б) Эстонии, который жалуется в центр о состоянии с питанием в эстонской стрелковой дивизии: "Люди сильно истощены, кормить нечем...".
Вы владеете страшной правдой о войне. Идти к 70-летнему юбилею Победы с таким грузом и оставаться патриотом не просто...
Андрей Сорокин: По моим представлениям, патриотизм никак не противоречит знанию трудных и тяжелых страниц истории своей страны. Более того, нормальный, реальный, практически действенный патриотизм только таким и может быть. Если мы не знаем своих ошибок, если мы их не анализируем, это патриотизмом назвать нельзя. Потому что в перспективе это нас приведет к повторению этих ошибок уже совсем в иных масштабах. Нужно извлекать уроки из своей истории. К слову, широко распространенная максима Гегеля: "История учит тому, что она ничему не учит", была оспорена сто лет назад Василием Ключевским, который в своих дневниках написал: "Не цветы виноваты, что слепой их не видит". Мне кажется, что это точная формула, которую мы все должны иметь в виду, начиная разговор об истории, о трудных ее вопросах. Мы живем не с чистого листа. Практически все, с чем мы имеем дело, было в истории до нас. И то, что война была такой трудной, такой чудовищной, такой жестокой, моему патриотизму никак не мешает, я реально горд этой Победой. Да, мне трудно примирять свое сознание с теми ошибками, которых могло не быть. И жертв могло быть меньше.
Загрузка...